Показать бы одну из этих труб в Шеффилде, на нашем заводе! Ведь она могла считаться прабабушкой современной артиллерии!
В конце августа я окреп настолько, что смог проститься с Огненными Муравьями. В Редонде, ближайшем поселке на реке, мне сказали, что Бразилия объявила войну Германии.
— Вы сообщили о «Летучем Голландце»?
— Сразу же! Едва лишь вернулся в Рио. И были приняты срочные меры. На Аракару полетели самолеты.
Было высказано предположение, что немцы строят аэродром на Аракаре. Подводная лодка могла служить для связи: возможно, доставляла особо важные строительные материалы.
А мне вспомнился Шеффилд. Его тоже можно назвать «капищем бога войны». Чего доброго, думал я, в джунглях Амазонки воздвигают завод, который будет выпускать какое-то секретное оружие. Не готовятся ли с помощью этого оружия предпринять завоевание Америки, сначала Южной, потом Северной?
Но летчики вернулись с Аракары ни с чем. Они пролетели над рекой километров полтораста, а внизу были только леса, однообразно волнистое зеленое пространство.
Олафсон, которому я рассказал об этом, честил почем зря подслеповатых бразильских летчиков. А я не мог их осуждать.
Пробродив целое лето в том районе, знаю, как непроницаем лиственный полог. Были там закоулки, где в самый яркий полдень царила ночь.
Говорят: странствовать по дну зеленого океана. Но это и есть океан. И дно его кишит всякой нечистью. От болотных змей харарака до «челна, который умеет нырять»…
Нэйл поднял голову.
В воспоминаниях своих ушел так далеко под сень бразильских пальм, что не сразу понял, где находится сейчас.
Под большим оранжевым абажуром сверкает туго накрахмаленная скатерть. На праздничном столе расставлены водка, бренди, закуска.
В углу оперся на этажерку моряк. Лицо его сосредоточенно и сурово, губы сжаты.
А перед Нэйлом, положив руку на стол, тихо сидит красавица в длинном вечернем платье. В ее серых, широко открытых глазах — удивление, сострадание, печаль.
— Боже мой! Я взволновал и расстроил вас! — с раскаянием сказал Нэйл. — И когда? В новогоднюю ночь! Это нехорошо с моей стороны. Переложить часть своих воспоминаний на чужие плечи! Недаром говорят, что бог проклял человека, дав ему память.
— Не согласен! — сказал Шубин. — Что касается меня, то я ничего не хочу забывать!
Виктория вскинулась с места:
— Товарищи! Что же мы? Без пяти двенадцать!
Нэйл начал придвигать стулья к столу, Шубин принялся разливать по рюмкам водку.
Виктория отодвинула свою рюмку:
— Мне фруктовой. Я не пью, ты же знаешь!
— Э, нет! Пусть сегодня Гитлер пьет фруктовую!
Часы начали бить. Шубин поднял налитую до краев рюмку:
— Ну, первый тост — за победу!
— О, иес, иес! — закивал головой Нэйл. — За побиеду!
Это русское слово он тоже выучил в Заполярье.
Водку Нэйл выпил залпом, а не глотками, как пьют в Западной Европе. Потом старательно крякнул — тоже на русский манер.
Виктория и Шубин засмеялись. Он был, оказывается, рубахой-парнем, этот бывший рабочий-оружейник из Шеффилда и друг индейского племени Огненных Муравьев!
За окном поднялись огни фейерверка, похожие на новогоднюю елку, увешанную разноцветными электрическими лампочками и осыпающимися нитями «серебряного дождя».
Шубин подумал, что, наверно, у Гитлера трясутся руки, когда он наливает себе фруктовой или минеральной воды за новогодним столом. Что-нибудь покрепче пить сегодня ему не стоит, да и вообще он, говорят, не берет в рот хмельного: хочет прожить до ста лет!
— Пусть Гитлер сдохнет в этом году! — торжественно провозгласил Шубин.
Охотно выпили и за это.
Третий бокал — традиционный: за тех, кто в море!
Потом Нэйл предложил тост за своих гостеприимных русских хозяев. Шубин в ответ хотел выпить за здоровье Нэйла, но тот поднял руку:
— Хочу предложить тост, не совсем обычный. В новогоднюю ночь я привык вспоминать о кораблях, на которых плавал. Были среди них и танкеры, и лайнеры, и транспорты, и вспомогательные судна, и даже такой колесный торопыга, как «Камоэнс». И я думаю о них с благодарностью и любовью. Какое-то время они были моим домом… Говорил ли я, что Олафсон разделял корабли на добрых и злых? Так вот, предлагаю сегодня выпить за добрые корабли! За то, чтобы на пути им никогда не встретился «Летучий Голландец»!
Моряки, серьезно кивнув друг другу, выпили.
Настала очередь Шубина рассказать о «Летучем Голландце».
Англичанин только поднимал брови да издавал короткие восклицания.
Каков, однако, размах у этого «Летучего»! Наверно, нет уголка на земном шаре, где бы не побывал он — не то подводный связной, не то маклер, который помогает военным монополистам, торговцам оружия, совершать их тайные сделки.
Шубин сердито оглянулся на часы, когда они коротко пробили за спиной.
Нэйл встал:
— Через полчаса мой поезд. Мне пора!
Гостя проводили до лестницы.
— Пишите же!
— И вы пишите!
— Непременно встретимся после победы!
Виктория всем телом прижалась к Шубину. Пальцы ее, чуть касаясь, быстро пробежали по его лбу. Нахмурился! Мальчик ее стал опять задумчивым и грустным. Почему?
Чтобы отвлечь его, она пустила в ход все средства, какими располагают в таких случаях женщины. Сегодня Виктория была особенно нежна, как-то необычно, тревожно ласкова с Шубиным. Но, проснувшись среди ночи, она увидела рядом рдеющий огонек папиросы.